Изображение: Pixabay. Рисунок: Юлия Замжицкая.
Римма Раппорт – учительница русского языка и литературы из Санкт-Петербурга. Работала главным редактором по русскому языку в СберКлассе, около шести лет трудилась в Сириусе, в разных образовательных центрах. Довольно долго, уже становясь известной, преподавала в обычной школе. Учимся учить иначеРимма поделилась опытом преодоления выгорания.
Из гуманистической педагогики в систему
Моё педагогическое начинание не было связано со школой, а началось в летних лагерях гуманистической направленности, куда я ездила с четырнадцати до шестнадцати лет. Там с нами трудились единомышленники и ученики Димы Зицера. Сам Дима посещал заседание органа детского самоуправления, в котором я состояла.
Самое удивительное, что со мной произошло в тот период — Школа педагогики. Нам было 16-17 лет, мы всё ещё ездили в лагерь как дети, но организаторы поняли, что выросли. Решили обучить нас быть вожатыми. Занятия основывались на идеях гуманистической педагогики. Всё, что Дима Зицер сейчас рассказывает взрослым, я узнала и приняла будучи подростком. Это система, в которой я выросла.
В retrospectе понимаю, что воспитание стремилось сделать из нас независимых, думающих критично молодых людей.
Несколько лет занималась работой ведущей, проводила кружки, усваивала принципы гуманистической педагогики. В двадцать лет ушла с этих занятий, в двадцать один окончила РГПУ имени А. И. Герцена и пошла работать в школу. Мне тридцать два года, значит, в школе уже более десяти лет. Почему так подробно рассказываю про свой опыт до школы? Это важный фактор.
В школу я пришла с убеждениями, что сформировались вне её стен.
Опыт работы в разных школах был обусловлен не желанием менять место работы, а другими причинами. Некоторые выпускники моего курса тоже начали работать в школе, но уволились после первого года из-за несоответствия ценностей системе. Моя стратегия была иной.
С системой столкнулась сразу же я. Завуч могла, например, войти на урок и начать кричать при детях, а также вдруг проверять тетради, хотя преподавала другой предмет.
В какой-то момент я осознала, что рыдаю ежедневно и чувствую себя плохо после окончания трудового дня.
Этот опыт был ужасным, поэтому я ушла через год. Но не из системы, а в другую школу. точнее, сразу в две, и в вполне симпатичные. Затем был декрет, откуда вышла в школу на своей улице, потому что ездить через весь город в прежние две из-за маленького ребёнка стало трудно. Критерием выбора стала шаговая доступность. Именно в четвертой школе произошло выгорание.
Пять шагов к выгоранию
Причин было несколько.
- Ценностный конфликт
Три с половиной года провела в четвёртой школе, всю это время пребывая в внутреннем противоречии с ней. Чувствовала себя чужой. И действительно была такой.
В этой школе произошло то, что сейчас, имея больше опыта, я осуждаю — дружба со школьниками против взрослых. Сейчас я уверена, что так поступать нельзя. Но в то же время понимаю, что в такой школе, где каждый день детям плохо, где с ними происходят неприемлемые вещи, невозможно по-другому. Ты становишься на их сторону, становясь неправильным взрослым, борцом с системой.
В педагогических фильмах это красиво, но в реальности никакой романтики нет. Нужен костяк из взрослых, которые на стороне детей. Если ты один такой, красивый и белый оппозиционер, то сам становишься подростком, тебе всегда тринадцать лет. Дети же нуждаются во взрослом человеке.
Мне всегда говорили: «С ними надо строже», — но зачем, я не понимала. Конечно, выглядела как выскочка. Меня раздражал мой свободный подход, бесило то, что я не поддерживала травлю, если сталкивалась с ней, и что дети любили меня и мой предмет.
- Отсутствие признания
В четвёртой по счёту школе моей карьеры в параллельной реальности происходило множество интересных событий. Однако в самой школе этого как будто не замечали. Я создала блог на Меле, где делилась своими подходами к преподаванию, уроками и педагогическими взглядами. В интернете разошлась статья с несколько провокационным названием « ». За что я ненавижу школуНесколько лет спустя после окончания магистратуры в Санкт-Петербургском государственном университете я стала ученицей этой школы. Елены Ивановны Казаковой В начале работы над СберКлaссом, она продолжила обучение на той же кафедре, уже в качестве аспиранта.
Я хорошо создаю задания, чему посвятила магистерскую диссертацию. Научилась придумывать интересные задачи на промышленном уровне. Меня заинтересовал проект РЭШ, я стала соавтором учебника Л. А. Вербицкой по русскому языку. Внутри Сбера меня заметили, и я стала главным редактором по русскому языку в Сберкассе.
Это была парадоксальная ситуация: внутри сообщества ты уже довольно заметный человек, тебе доверяют интересные задачи, у тебя классные проекты. А в собственной школе с тобой продолжали общаться, словно с пустым местом, будто ты ничего не знаешь и не стоишь.
- Созависимые отношения с классом
Мое природное эмпатичность переросла в увлечение классом. Постоянно провожала ребят после уроков, знакомила с интересными людьми, хотя не была классным руководителем. Мы бесконечно общались в чате. Многие приходили ко мне домой всей толпой, а один ученик даже поздравлял меня с днём рождения под окном во время ковида. Всё было слишком близко, я постоянно думала о них, о их конфликтах и о том, как помочь им решить проблемы. Историй было много.
Наивысшим моментом стало преследование школой одной из моих учениц. Сейчас эта девушка – успешная блогерша-миллионник в Тик-Токе. В седьмом классе она создала аккаунт с эротическим контентом. Там быстро образовалось 25 тысяч подписчиков. Я испугалась, так как это небезопасно. Но посчитала, что не имею никакого морального права чему-то её учить, решила, что лучшей стратегией будет просто об этом знать, иметь в виду. Единственное, что я сделала, — поговорила с девочкой. Я сказала, что не выношу никаких оценочных суждений, это её дело, но лучше убрать личные данные со страницы.
Новойграм-аккаунт всплыл, и учителя приставали к ней. Говорили гадости ей в лицо, за её спиной. Могли прийти на урок и говорить о ней в её отсутствие. Распускали сплетни. Я долго разговаривала по телефону с её мамой, объясняя, что надо быть на стороне ребёнка и что многие действия школы неправомерны.
- Потеря любимого класса
Из-за выгорания повлияло и то, что мой любимый класс распался. Когда ученики перешли в девятый класс, началась пандемия. Мы всё равно постоянно были вместе. Даже по вечерам проводили онлайн встречи, я читала им «Героя нашего времени» и «1984». Это было очень трогательно.
В результате произошли две важные ситуации: во-первых, пандемия для многих детей продемонстрировала недостаток школ. Самые одаренные юные люди отказались от учебы в школе и переключились на домашнее обучение, поняв, что жизнь вне ее стен вполне возможна. Некоторые желали посещать только мои уроки. Понимаю, что сейчас могу показаться учителем-идеалистом, но в некотором смысле это соответствовало действительности. Во-вторых, начался десятый класс, и те ученики, которые остались в школе физически, были разделены по новым классам. Моя работа теперь велась на два параллельных класса. Безусловно, прежняя тёплая атмосфера коллектива была утрачена.
- Конфликт с учеником
Изнуряющий стресс довел меня до предела из-за конфликта с одним учеником. Как я уже писала, быть единственным, кто не согласен в школе — это опасно и вредно для подростков. В этой ситуации риски того, что дети будут относиться ко мне именно так, высоки.
Этот мальчик раньше же демонстрировал деструктивное поведение. В мой последний год в школе он ругался с последней парты, не выполнял задания, повесил портрет известного человека, зная, что это вызовет у меня негативную реакцию, мог уходить с половины урока и провоцировал наш чат. Я реагировала более эмоционально, чем следовало взрослому человеку.
Я осознавала, что ему было неизвестно ни одного другого способа общения, кроме агрессии. Его отец издевался над матерью, запугивая всех членов семьи.
Я консультировалась с проектом «ШалашЭтот метод помогает наладить взаимодействие со сложными детьми. Его лозунг звучит: «Не трудный ребёнок, а ребёнок, которому трудно». Мне рассказывали понятные вещи, рекомендовали выстроить систему правил и последствий, говорить с ним не языком наказаний, а языком ответственности. Однако я увидела, что говорить с ним про правила уже было поздно, я видела, как он постепенно превращался в то, кем стал, с 13 до 16 лет. Всё это надо было делать раньше многим людям.
В том году я стала преподавать в лицее по совместительству. Лицей входит в список лучших школ России. Два дня в неделю я работала там, а два дня — в обычной школе.
В эти дни приходила после уроков, садилась на диван и не могла встать: комната кружилась. Попав в лицей, в здоровую атмосферу, заметила, что стала похожа на побитую собаку или ребенка, которого бьют. Всё время ждала, что меня будут орать, унижать.
Невозможно увидеть своё существование в среде, где насилие стало нормой, пока не покинешь её ради здоровой среды. В какой-то момент я неделю пролежала в кровати с ощущением высокой температуры — 38 градусов. Даже до туалета я не могла добраться. Я обратилась к врачу, который выписал мне рецепт в виде увольнения из основной школы. Полугодие я ещё отработала и ушла.
Возвращение в школу
Я особо не лечила своё выгорание. Само увольнение стало облегчением, хотя «отходняк» длился ещё долго. Например, в новой школе было около шестидесяти учеников, и я так и не смогла запомнить все имена. В терапии была и раньше, с детства. Но после всего этого попробовала новый вид — групповую терапию. Помогло.
В новой гимназии близость с классами стала меньше. Нельзя сказать, что научилась оставлять школу в школе. Скорее, немного почерствела, пообтесала эмпатию. В новой школе есть девочка в депрессии, у которой из-за определённых событий были суицидальные мысли. С ней переписывалась несколько месяцев до ночи. Но уже не из созависимости. В этих отношениях мы интересны друг другу: я могу быть опорой и безопасным взрослым. Возможно только при некоторой дистанции.
Ты не меньше любишь детей. Просто контакт ты переносишь в сферу предмета. Можешь быть для них опорой через любовь к своему предмету, через искренний интерес к тому, что делаешь, и интерес к детям. Всё это можно оставить в рамках урока.
Мне кажется, я повзрослела и научилась устанавливать границы. Говорят, что если поставить больше границ, то будешь холоднее. Но это неправда. Наоборот, правильно поставленные границы помогают учителю и ученикам не причинять друг другу вреда. Я не жалею о своем опыте взаимозависимых отношений. За это время я дала детям очень многое. Возможно, они дали мне ещё больше. Это был не самый здоровый опыт, но важный для обеих сторон.
К меня как-то притягиваются дети с суицидальными наклонностями, детям не хватает любви и поддержки. При всем моём движении в неправильную сторону, удавалось им помогать. Было важно прожить этот опыт как учителю. Была неправа. Но иногда нужно побыть неправой. Пересматривать свои взгляды нормально. Сейчас учусь не быть спасателем, а опорой. Спасатель опорой быть не может. Заставляю себя не думать, что я единственный человек, который должен быть с этими детьми. Пожалуй, это главный урок, который извлекла из тех отношений. Научилась выбирать себя.
Материалы по теме:
- «И вот ты уже женщина, погружённая в переживания, со скорбным лицом»: история одного учительского выгорания
- Как распознать эмоциональное выгорание и как с ним бороться?
- «Выгорание молодых педагогов наступает раньше, чем у ветеранов профессии»: рассказ одного учителя.