Светлана Дорошева, мама израильского школьника, в Facebook написала о том, как ее сын, уставший от демократического подхода к обучению, мечтает о «твердой учительской руке».
Алеша в следующем году переходит в старшую школу (с 10 по 12 класс). Он выбрал одну из самых консервативных школ в городе. Со «старым реакционным подходом», в нашем понимании. Аргументы такие:
— Я больше не могу всего этого выносить. Все эти «Ты справишься! Я верю в тебя!» «Ну ничего, что не сделал домашнего задания, не страшно». «Не успел экзамен? Хочешь дополнительный час? А калькулятор хочешь? Можешь воспользоваться телефоном и погуглить. Все получится!» «Не получилось? Не расстраивайся, ты очень умный и во всем разберешься!» При том, что я даже не пытался. Я просто сказал, что не получилось, потому что мне было лень решать эти десять страниц.
— Мне надоело, что у меня столько свободного времени. Мне ничего не надо делать. Мне все сходит с рук. Мне все разрешено, потому что «ничего не страшно», «все в меня верят», и вообще «все уникальные, в своем темпе, все гении, креативные и прекрасные!».
— У нас однажды был учитель математики на замене. Он перевернул мое отношение к предмету. Он зашел в класс — все орут, все в телефонах, все делают, что хотят — и через минуту была тишина. Он никому не улыбался, не делал вид, что он наш друг или что мы ему нравимся. Он не устанавливал с нами контакта! Он тупо выгонял тех, кто говорил, и все заткнулись. Потом он тупо отчитал тему, четко и ясно. Без лирики, без игр, без отступлений, без кино, без историй. Задал вопросы. Попросил вывести определение прямоугольника через параллелепипед. Если даже ты знал, но неправильно формулировал — в стиле «прямоугольник — он…», а не «прямоугольник — это…» — то он не дослушивал и сажал на место с «неудом». Я был очарован. Я смотрел ему в рот весь урок. У меня ни разу не возникло желания заговорить с другом или посмотреть, что там у него в инсте. В тот день я сделал всю домашку, никуда не заглядывая, потому что я и так все знал, понял и помнил. Он потряс меня. Я не знал, что так вообще бывает.
— Я не хочу учителей в друзьях. Они ходят с нами в походы, играют с нами в игры, разговаривают о жизни в арабских забегаловках на экскурсиях в иерусалим… На перемене, если встречаешься учителем, то начинается… «дай пяяяяять», разговоры за жизнь, все такие мииилые. А я хочу, чтоб было как с тем учителем математики. Если он тебя вообще заметит, то ты чувствуешь себя королем! А если не просто кивнет, а помашет, то это честь, честь! А не вот это все улыбчивое, типа «все мы тут офонареть как щасливы друг другу!».
— Я не хочу рассказывать свое мнение в качестве учебного материала. Я не хочу «что вы про это думаете?» и «оооо, какая интересная мысль!» Просто проведите мне урок истории, и все! Не надо развивать во мне мышление, просто дайте информацию. Вот как тот учитель. Тупо изложил про прямоугольники, всем раздал по сусалам, чтоб работали, и был таков.
— Я не хочу, чтоб во мне развивали творческую свободу. Я хочу чтоб как в Англии (Алексей имеет в виду свои поездки в летнюю английскую школу — прим.автора): даже когда я делал презентацию по «Саду земных наслаждений» и казался себе неопикенно гениальным, меня завернули, потому что «точки сначала научись ставить в конце предложений, да? Не такой уж ты и бэтмэн. Также, мы ценим твое мнение, но и фактический материал учитывай. Иди читай, неуч! Работай давай.» Во второй раз я сдал блестяще и был лучшим на потоке, но я хочу, чтобы мне ткнули в то, где я дебил! А не вот это все «оооооо, какой умный мальчик! Как прекрасно! Как глубоко! Давайте прослушаем следующего гения! Что? У тебя тут две козы из носа вместо реферата размазаны? Ну ничего, наверное, ты очень старался! Расскажешь нам свое бесценное мнение, когда будешь готов…».
Человек, измученный демократическим образованием, истерзанный свободой самовыражения и сломленный поддерживающей средой не мог заткнуться полтора часа, описывая в качестве своей мечты тот тип школы, которого наше поколение старалось всеми силами избежать для своих детей. Не давал нам вставить ни слова: «Я сказал, что пойду в эту школу, и все! Можете быть несогласные!» Да мы согласные, че… просто удивились глубине травмы. Вот же ж… человек-сплошное противоречие, нет ему покоя.
Педсовет попросил прокомментировать этот текст российских учителей
|
Сергей Райский, учитель русского языка и литературы, г. Москва
|
Судя по тому, что мальчик рассказывает о школе, из которой он уходит, проблема там не столько в так называемом демократичности, а в том, что учителям совершенно не нужно мотивировать детей, результаты обучения никого не интересуют. Не знаю, так ли это, или рассказчик утрирует. Нет, конечно, стиль тоже важен. Игра в приятеля, члена тусовки – этого я как учитель для себя принять не могу. Возможно, это работает в летнем лагере или в тех случаях, когда к старшеклассникам приходит аспирант или студент. А если учителю или учительнице уже за тридцать, то панибратство и игра в подростка, на мой взгляд, смотрятся как глупое кривляние. С другой стороны, то, о чём мечтает мальчик, совсем не идеал, но понятно, почему он мечтает об этом: он готов быть «построенным», если это цена серьёзной тяжёлой учёбы. Просто он другого не видел. Хотя откуда? Где это другое – не знаю. Школа, в которой все ученики мотивированы и все преподаватели готовы серьёзно работать и строго спрашивать, а потому все всеми довольны и не нужно выгонять затыкать, наказывать… Я даже не знаю, есть ли где-нибудь такие школы. Поэтому мальчика понять могу, хотя мне его жалко: ему придётся терпеть дисциплинарную армейщину (и он готов её полюбить!), которая прилагается к серьёзной учёбе, поскольку вокруг не будут сидеть такие же, как он мотивированные школьники. |
|
Ольга Матвеевичева, учитель русского языка и литературы, г. Москва
|
Мы привыкли делить мир на полярности и выбирать только что-то одно: чёрное или белое, вседозволенность или строгие до тюремности порядки. И школа почему-то поддерживает нас в этом довольно искусственном разделении. Как будто в жизни у нас есть только два варианта: тюрьма или полная анархия. Между тем демократичное воспитание вовсе не означает отсутствие границ, «твори бардак — мы здесь проездом». А четкие границы и серьезный спрос не всегда означают давление на ученика или его унижения. Если ребенок не действует без понукания, скучает, то это может говорить о том, что его до этого момента направляли и подталкивали. И это были не учителя. Проблема, обозначенная в тексте, конечно, существует. Взрослые освоили общение без насилия, но забыли, что детям нужны границы. А границы эти появляются в том числе и в процессе общения со взрослым, который последователен и постоянен. И тогда даже излишне строгий человек необходим рядом, потому что он помогает ребенку удерживать мир в понятных рамках. |
|
Владимир Погодин,
|
Будь чётким, изложи требования, заставь — и пусть отсеются неудачники? Вполне прозрачная точка зрения, в школах тоже встречается, опора на власть обязательно повлияет на чувствительных к власти. Только есть пара нюансов. Во-первых, попустительство вместе с нарисованной доброжелательностью и авторитарность вместе с нарисованной требовательностью — две стороны одной беспомощности взрослых в отношениях с детьми.
Детям нужно не нарисованное, а настоящее, и подростки ищут это настоящее, отрицая то фальшивое, что наблюдают. И, во-вторых: подросток в своей преимущественно черно-белой логике не ждёт, что отрицание ненастоящего тоже может быть ненастоящим. И порой совершает выбор, не видя золотой середины как отрицания двух пороков. А самым главным оказывается этот выбор, а не те условия, которые к нему привели. «Когда я отправил на тот свет свою первую дюжину, моя матушка сказала мне: «Джек! Если ты в чем-то и виноват, то только в том, что не встретил на своём пути хорошего человека». Написавший этот текст, возможно, ещё не встретил. |
